Глава 3.

Не думаю, что она знает, как сильно я люблю ее.

Я люблю такую Мариту - сильную, решительную, честную. Я ненавижу ее боль, но меня радует то, почему ей больно. Ей больно потому, что мы убили человека, человека, которого она любила, и не в ее характере уклоняться от правды, как это делаю я, просто закрывая глаза. Она живет с этим, неся в душе печать Каина.

Ирония в том, что она винит себя. Она думает о смерти темного человека и нашей к этому причастности так, будто в ее власти было предотвратить это. Она ненавидит себя, и то, что ее использовали все - ее мать, Спендер - ничего для нее не значит. Она не понимает, что ничего не могла сделать. Она считает, что ничего не сделала, и осуждает себя за это. И хотя я забрал пистолет из ее дрожащих рук и убил его, потому что поклялся, что сделаю это, она считает убийцей себя.

Убивать всегда нелегко. Это вовсе не так, как считаю те, кто никогда не убивал - мол, убив однажды, ты уже никогда не избавишься от этого. Ты не становишься монстром после первого убийства, и после второго, и после третьего.

Но каждый раз ты теряешь частицу души… вот в этом сомневаться не приходится.

Убийство темного человека было не более легким, чем мое первое убийство - оператора подъемника на горе Скайленд. Я просто был теперь более опытен. Но на сей раз, возможно, я совершил не такой тяжкий грех, потому что я убил его, чтобы моя жена никогда не почувствовала того клейма, что я ношу в себе.

Клейма убийцы.

Независимо от того, что думал темный человек о Мари, он либо простил ее, либо притворился, что прощает, успокоив ее. И независимо от того, что он думал обо мне, он принял смерть, чтобы мы могли продолжать работу.

Проклятую работу.

***

Шесть месяцев.

Прошло уже шесть месяцев нашей разлуки, и не было ни дни, когда я не чувствовал бы ее. Я страдал без Мари, как будто она была частью моего организма. Я перечитывал письма, что она мне писала - год назад, когда я только начинал любить ее, я считал их развлечением, ерундой… Но теперь они были для меня на вес золота.

Я не должен был думать о ней так много, но это было благословением. Я хранил ее в своем сердце подобно талисману, но мечты о ней были пыткой, да у меня и не было времени мечтать. Холод и пустота моей койки в Норильске причиняли мне только мимолетное неудобство, потому что я засыпал, едва успев лечь. Руководство российским проектом отнимало у меня все время и силы, а деньги продолжали таять.

Вряд ли кто-то может представить вся величину этой ответственности. На доход Мариты от Синдиката нельзя было проводить испытания даже на сотне заключенных. Даже в России. Мы платили Бените Чарне-Сейр пятнадцать тысяч в месяц - почти все, что получала Марита. Большинство ее дохода от ООН шло на поддержание проекта в Тунгуске, а я финансировал Норильск, Грузию, Азербайджан и Казахстан. Я продавал российское оружие в Марокко, но этого едва хватало, чтобы сводить концы с концами.

В итоге я рискнул поехать в Америку. За оружие там платили гораздо больше. Я сопровождал контейнер с грузом. Неонацистская группа на канадской границе обещала мне сумму, которой хватило бы на поддержание пяти лагерей в течение шести месяцев. Дело было сделано, товар продан, и я вернулся в Нью-Йорк, чтобы поместить деньги в манхэттенский банк на счет Мариты. Вскоре она перешлет их мне, прокрутив перед этим в казино - это узаконивало их в качестве выигрыша в азартных играх и поддерживало слух, что мы любим играть на крупные суммы, за счет чего у нас и появляются долги или крупные суммы.

Деньги не были единственной причиной, по которой я посетил этот банк. Я оставил там пробирку, драгоценную пробирку с чудом внутри - тайное чудо, которому было всего несколько недель от роду.

Слабая вакцина.

Я заявился в ее квартиру, желая сделать ей сюрприз. Ее не было дома, а звонок по телефону в ее офис показал, что она уехала несколько дней назад. Ее сотовый был выключен. Подавляя тревогу, я связался с Бенитой Чарне-Сейр, и она сообщила мне последние новости - данные по идентификации вируса оспы были возвращены Скалли, которая исследовала их с Иеремией Смитом. Она сделала копии документов и уже отправила в Норильск. Моя радость от этой фантастической находки была смыта - я знал Бениту, и по ее голосу понял, что она волновалась. Именно тогда я узнал о смерти Ларисы Коваррубиас и о запланированном покушении на темного человека.

- Что вы думаете по этому поводу? - осторожно спросил я.

- Максвелл считает, что это не совпадение - они оба были связаны с Маритой. Он думает, что Лариса была убита. И я так думаю.

Отметив, что она назвала Англичанина по имени, я сказал:

- Я тоже так считаю.

- Вы думаете, что Марита в опасности? - спросила Бенита. - Кто-нибудь может защитить ее?

- Если да, то он проверит ее лояльность. Интересно, как… о, черт, - я задохнулся. - Вы думаете о том же, о чем и я?

- Ее наставник, - твердо сказала Бенита. - Я в этом не сомневаюсь.

- Вы можете выяснить, куда она поехала?

- Я могу попробовать, но вы не сможете остановить это, Алекс. Если она этого не сделает, он убьет ее.

- Остановить не могу, - согласился я. - Но я могу сделать это вместо нее.

***

Я успел.

Я нашел ее у квартиры Малдера, она собиралась выстрелить в темного человека. Я забрал из ее дрожащих рук пистолет и прижал ее к себе, а сам застрелил его. Она не сопротивлялась, только прижималась ко мне, дрожа. И затем мы оставили его там - выслушав его последние слова.

- Алексей? - тихо позвала она меня следующим утром. Ее голос был все еще хриплым, но она была уже той Мари, которую я знал. Я все еще немного волновался за нее. Пройдет немало времени, прежде чем события последний дней перестанут терзать ее, но она справится с этим. Мы вместе справимся.

Я ничего не сказал об этом, только вопросительно посмотрел на нее. Она энергично расчесывала волосы.

- Ты действительно думаешь, что Бенита ненадежна?

Я не думал, что она сомневалась в своем наставнике. Она хотела знать мое мнение.

Я посмотрел на нее через зеркало и пожал плечами.

- Возможно. Она знает слишком много об американском проекте, - заметил я, споласкивая бритву. - Почему бы Донован препятствовал Иеремии Смиту? Я знаю, что это связано с вирусом оспы, но это проект гибридизации, при чем здесь вакцина? Нет необходимости для того, если она не делает для него ту работу, о которой говорила.

- Хорошо, но почему с ним? Он может заплатить больше, но она и так богата. С нами ей было бы намного безопаснее, - она закончила свою прическу, или как там женщины это называют. Строгий пучок с огромным количеством шпилек. - Она всегда говорила, что именно поэтому работает на нас.

- Я думаю, что они могут быть любовниками, - предположил я. - То, как она назвала его по имени… я почти уверен, что они близки, - она открыла рот, намереваясь сказать что-то в их защиту, но я опередил ее. - Или она могла сделать это, чтобы получать от него информацию…

- Иногда приоритеты людей меняются, если они занимаются любовью, - заметила она. - Кому, как не нам с тобой знать это…. - ее голос внезапно стал хрипловатым, и я не смог отвести от нее глаза. Моргнув, она прошептала: - Алексей…

Я пересек комнату и поднял ее на руки, ища губами ее губы.

- Боже, Мари, как я по тебе скучал…

***

Я остался в Америке.

У меня было множество причин для этого. Главной из них было желание остаться с моей женой, но другой, еще более неотложной - контролировать Бениту Чарне-Сейр. Я разрывался между Вашингтоном, Флоридой и еще полудюжиной мест, где она работала, успев при этом съездить на две недели в Тунгуску. На мне все еще висело обвинение во множестве убийств и в измене, поэтому я должен был предусмотреть возможную опасность и предпринять все меры по защите. Я не смел жить с Мари, но поселился в Нью-Йорке достаточно близко, чтобы видеть ее, встречаться с ней и, если ей придется бежать от Спендера, мы сбежим вместе.

- Думаю, нам нужен безопасный дом, - однажды сказал я.

- Безопасный, - эхом отозвалась Мари, стоя у мойки. Она не спорила со мной, она просто ждала. Я наблюдал за ней несколько секунд, зная, что она обдумывает мои слова.

- Где-нибудь, где мы сможем скрыться, - добавил я. - Куда каждый из нас сможет прийти, если мы когда-нибудь расстанемся, чтобы ждать другого.

- Хорошая идея, - кивнула она. - Где это может быть?

- Возможно, Марокко, - предложил я, протягивая ей миску. - Нейтральная страна, никаких политических склок. Там нас не найдут ни русские, ни американцы.

- Ты ведь не собираешься их обмануть? - встревоженно спросила Мари, перестав вытирать посуду.. - Русские были лояльны к нам…

Я покачал головой.

- Нет. Но они вполне могут заложить нас.

На по ее лицу скользнула тень. Я понял, что она не хотела об этом думать, но надо было смотреть в лицо реальности.

- Не считая наших проблем со Спендером, у меня есть некоторые подозрения насчет Михаила. Я должен быть осторожен.

- Ладно, - неохотно кивнула она. - А как насчет Танжера? Туда можно попасть морем из Испании, если необходимо. И там красиво… - задумчиво добавила она.

- Возможно, - сказал я, стирая мыльный пузырь с ее носа. Она одарила меня сверкающей улыбкой, которая почти заставила меня забыть обо всем остальном. Я всегда был прагматиком, но теперь мне хотелось чего-то хорошего, выходящего за рамки всех моих планов. Хотелось дома, в котором мы могли бы жить вместе, когда это все закончится. Где мы могли бы вот так же вместе мыть посуду и ни о чем не беспокоиться.

Иисусе, Алекс. Это идиотизм.

- Хорошо, - сказал я, - тогда помни - если мы расстанемся, то ждем друг друга в Танжере. Независимо от того, как долго придется ждать.

- Сколько угодно, - согласилась она, и ее лицо смягчилось. Я думал, что знал, о чем говорю - ведь я часто представлял, что однажды мы потеряем друг друга из виду.

Я украдкой наблюдал за ней. Она была одета в джинсы и забрызганную краской рубашку, волосы завязаны в два хвостика. Боже, хвостики! Я женился на школьнице. Но она была той Мари, которую я любил. Мари. Такая далекая от собранной и прохладной Мариты, которую я видел в большинстве последних дней, и такой она была из-за меня.

- Ты собираешься возвращаться туда сегодня вечером? - спросила она, кладя полотенце на стол, и я понял, о чем она говорит.

- Да. Неонацистские ублюдки приедут туда.

- Однажды ты забудешься и назовешь их так в лицо, - предупредила она, открывая буфет, чтобы убрать туда чашки. - Я знаю, что они нужны нам, но должен быть другой путь.

- Это ненадолго. Они планируют взрывы в следующем месяце, а я не собираюсь позволять им делать это.

- И как ты собираешься их остановить? - она повернулась ко мне так стремительно, что едва не ткнула в меня чашкой. - Выдашь их государству?

- Я отдам их Малдеру, - чашка, которую она собиралась поставить, зависла в воздухе. - Дружеский жест. Он нам еще пригодится.

- Неплохо, - с восхищением сказала она. - Очень даже неплохо.

Но он пригодился нам раньше, чем мы предполагали.

***

Бенита действительно была ненадежна.

Донован получал столь же много информации о нашей работе, как и мы о его. Под видом помощи он играл с нами, чтобы получить вакцину, которую мог бы отдать Синдикату, чтобы остановить гибридизацию. Это было бы неплохо - в моих же интересах было, чтобы Синдикат получил вакцину прежде, чем начнется колонизация. Мы с Мари не получили бы с этого ни денег, ни власти, и в результате оказались бы там, где и были с самого начала.

Только вдобавок ко всему нам еще угрожала бы смертная казнь.

Гениев всегда не хватает, так что мы продолжали использовать Бениту. Марита передала ей неверные результаты работы в других санаториях, утаив ключ к формуле. Бенита продолжала исследования, не зная, что самое большое препятствие она уже преодолела. Вакцина и образцы внеземной жизни свободно курсировали между лабораториями. Все шло прекрасно.

Пока кто-то не упустил это.

Наши курьеры теоретически знали, что делать, если случится нечто подобное, но ни один из них не думал о том, что это действительно может случиться. Этот курьер был вежлив, безобиден и обладал неброской внешностью. Но в критических ситуациях от него было мало проку.

Это случилось в Гонолулу. Курьер летел в Грузию, чтобы передать Бените обычную посылку. На таможне его почему-то подвергли обыску, невзирая на дипломатическую неприкосновенность. Он запаниковал. Контейнер с внеземным организмом был открыт, и служащий таможни погиб. Курьера арестовали и, похоже, перед смертью он успел о чем-то проболтаться. Он знал немного - только место и несколько имен - но этого было достаточно, чтобы привлечь внимание Группы. И если Спендер и Донован могли позволить нам продолжать работу из своих интересов, то с того момента, как о нас узнали другие, они были вынуждены принять меры.

В это время я ездил в Тунгуску и узнал о случившемся в Гонолулу только получив зашифрованное послание от Мари. Очень короткое: "один из агентов пойман". Но я понял, что случилось, и сразу же вылетел в Америку.

Через тридцать шесть часов после того, как я получил сообщение, Михаил, мой помощник в Тунгуске, связался со мной и сообщил, что часть материала была украдена американцем. Мы с Мари встретились, и она согласилась с моим предложением отстранить Бениту от работы. Но когда я вспомнил о темном человеке и о его предсмертных словах, она нахмурилась.

- Он знал, что что-то вроде этого может случиться, - тихо сказала она. Я кивнул.

- Думаю, он догадывался о большем, чем мы могли бы предположить.

- Я должна была сделать так, чтобы он остался на нашей стороне, - горько сказала она.

- Ты ничего не могла сделать. Лариса и Спендер управляли тобой. Тебя использовали, Мари.

- Да, - кивнула она. - Меня использовали. И он умер. Ты думаешь, он знал, что мы будем нуждаться в Малдере? И именно поэтому он привел его ко мне?

- Наверное. Малдером тоже можно управлять. Если мы правильно разыграем наши карты, то сможем использовать его, чтобы вернуть тот материал.

- Мы можем гораздо больше! - воскликнула она. - До сих пор и мы, и они изучали внеземной организм в бездействующей форме. Все их образцы были разумны и способны излучать радиацию - они не смели использовать их для испытания вакцины. Но теперь они подошли к критической точке.

- Черт побери, если Группа получит свою вакцину прежде, чем мы сможем очистить нашу, нам конец. Вот почему Спендер и Донован позволяли нам работать! Мы - их страховка.

Она покачала головой.

- Я только не понимаю, почему оно оставляет носителей такими слабыми? Что, черт возьми, оно делает с ними?

- Бенита могла знать, - съязвил я. - Жаль, что мы не можем ее спросить.

- Это просто бесит меня! Без вакцины мы достаточно сильны, чтобы расправиться с пришельцами с помощью оружия, но мы ничего не сможем поделать с вирусом. Вакцина может побороть вирус, но мы будем слишком слабы, чтобы воспользоваться этим. Черт, ну ведь должен же быть какой-то выход!

- Спокойно, Мари, - мягко сказал я, хотя тоже был расстроен. - Мы это выясним. Главное - у нас есть вакцина.

- Хорошо, - она опустила голову, глубоко дыша, затем вновь посмотрела на меня. - Ты знаешь кого-то, кто мог бы убрать Бениту и остальных? Мое положение сейчас довольно шатко, я не могу быть вовлечена в это.

- У меня есть человек в Санкт-Петербурге… Почему ты так говоришь о своем положении? - заволновался я.

- Люди начали задавать слишком много вопросов о моем образе жизни - точнее, почему у меня его нет. Слухи об азартных играх не могут прикрывать меня вечно.

Я медленно кивнул. Этого следовало ожидать.

- Мы не можем этого допустить.

- У нас осталось триста тысяч в Австрии. И у нас больше нет Джеральдин, чтобы продавать за нас правительственные секреты.

- Позволь мне беспокоиться о деньгах, Мари. Ты лучше побеспокойся о том. чтобы выжить. Делай все, что сочтешь нужным. Мы можем урезать расходы в России - в Норильске, Грузии и Азербайджане, избавившись от заключенных и охраны. Я бы вообще закрыл лагеря, но правительственные круги имеют с этого долю, они не позволят мне сделать это. Но ты не должна об этом беспокоиться.

- Хорошо, - вздохнула она, и вдруг вскинула глаза. - Малдер может узнать о крушении НЛО в Тунгуске. Если он выяснит, откуда тот материал - тот камень, - он наверняка решит поехать туда… Ты это понимаешь?

Я встретил ее пристальный взгляд.

- Вообще-то я об этом не думал, но ты права.

- Он может быть полезен - особенно если мы не сможем предотвратить колонизацию. Вероятно, он возглавит американское сопротивление, если только не умрет.

- Скорее всего, - согласился я и внезапно понял: - Ты думаешь, что мы должны попытаться дать ему иммунитет?

- Оно того стоит. Потребуется ряд испытаний, чтобы убедиться в его устойчивости, и ты мог бы за этим проследить. В Тунгуске. Некоторое время он будет болен, но я не думаю, что Синдикату он нужен в ФБР - в ближайшее время.

Я кивнул, быстро обдумывая эту возможность.

- Хорошо. Это будет твоей работой - если я сделаю больше, чем просто дам ему подсказку насчет места, он может что-то заподозрить. Пусть он думает, что я тоже пешка в этой игре.

Было здорово планировать вместе с ней очередное дело. Я чувствовал, что вновь могу контролировать ситуацию.

- Есть еще кое-что, - сказала она. - Малдер может проявить сопротивляемость ретровирусу Охотников, с которым столкнулся на Аляске пару лет назад. Возможно, его кровь помогла бы нам синтезировать вакцину. Если пришельце не смогут управлять нами с помощью нефти, они могут попытаться убить нас с помощью ретровируса.

- Наверняка. Я оставлю кого-нибудь работать в Тунгуске. Черт побери, если бы мы только могли оставить Бениту… Она гений.

- Мы найдем другого гения, Алексей. Только пусть Малдер останется в живых. Все остальное приложится.

Мы не хотели расставаться, ведь мы и без того столько времени провели в разлуке. Мы касались друг друга, проводили руками по лицам; я чувствовал гладкий бархат ее щек в своих ладонях, чувствовал, как идеально умещается ее лицо в моих руках, и навсегда запомнил, как смотрела она на меня в этот миг.

Это был последний раз, когда я касался ее обеими руками.

***

Я вернулся к своим фашистским друзьям.

Я послал по электронной почте сообщение Малдеру, в котором предупредил его о канадцах, а затем начал играть свою роль, пока не добился желаемого эффекта. Я ожидал, что они расскажут Малдеру что-нибудь, что убедит его в том, что я предал их. Хотелось бы надеяться, он сложит два и два и получит то, на что я надеялся.

Когда пришло время, я связался с Малдером. Конечно, сперва он съездил мне по лицу, но затем они со Скалли успокоились настолько, что могли нормально говорить со мной.

Я рассказал им о курьере из России с дипломатическим грузом и терпеливо ждал, пока они не задержат его. Когда они вернулись с добычей, я убедился, что это действительно пропавший материал. Кусок камня из Тунгуски. Выбор у меня был невелик, и я подчинился Малдеру, зная, что он не оставит меня без присмотра. Камень остался в полной безопасности у Скалли, а меня Малдер привез в безопасное место.

Относительно безопасное место.

Малдер и Скалли оставили меня со Скиннером, который тоже не преминул побить меня - куда сильнее, чем Малдер - и оставил мерзнуть на своем балконе, приковав наручниками к перилам. На следующее утро он бросил мне бутерброд, прежде чем уйти на работу. Думаю, его реакция была слишком уж бурной, если учитывать, что я всего лишь пару раз ударил его кулаком в свое время.

Но затем я вспомнил, в каком бешенстве он был после убийства Дуэйна Бэрри, не говоря уж о похищении Скалли и смерти ее сестры - рыжеволосая агентша много для него значила, - да и Кардинал стрелял в него. Возможно, он считал, что я приложил ко всему этому руку. Теперь я лучше понимал его отношение ко мне. Я это заслужил.

Но мне было холодно, черт возьми.

Чуть позже в этот же день в квартиру Скиннера ворвался тот вор-американец. Как потом объяснила мне Мари, в Группе вспыхнул конфликт из-за вакцины и этого камня. Он надеялся вернуть камень, и тем самым спасти свою жизнь. Я тоже не желал подыхать и перелез через балконные перила, вися только на наручниках. Когда курьер нашел меня, я схватил его свободной рукой и начал тянуть к себе. Это были самые долгие десять секунд в моей жизни. Я не чувствовал вины за это убийство - ведь иначе защитить себя я не мог.

Я все еще висел там, между жизнью и смертью, когда Малдер нашел меня полчаса спустя. "Идиотская выходка", - сказал он мне одновременно с ударом, как только я начал проклинать это якобы безопасное место, где меня чуть не убили.

Теперь я точно перестану корить себя за убийство его отца.

***

Когда я проснулся, рядом никого не было.

Но я был прикован наручниками к рулю машины, у меня болело плечо и саднило запястье. Машина была припаркована у дома Мари, Малдер ушел.

Я наблюдал за тенями в ее окне, пытаясь сообразить, что происходит. Мари отошла от окна - я видел ее тень - но не было никакого признака, что с ней Малдер. Его сотовый был в машине, и после часа ожидания я решил рискнуть и использовать его. Я позвонил Мари.

- Где ты? - торопливо спросила она.

- Прямо у тебя под носом. Малдер приковал меня наручниками к рулю своего автомобиля, - занавеска в ее окне отодвинулась. - Ты можешь говорить?

- Да, он спит. Я должна разбудить его и скормить ему немного информации. Я не могу послать его в Тунгуску, только в Норильск. Думаю, будет лучше, если он сам обо всем догадается.

Я кивнул.

- Хорошо. Михаил все устроил - они ждут нас. Ты слышала о курьере?

- Да, - мрачно ответила она. - Что случилось?

Я рассказал.

- Проклятье! - взорвалась она. - Они не имели права подвергать тебя такой опасности!

Я засмеялся.

- Иногда ты заботлива, как наседка, Мари.

Но мне было приятно, что кто-то сердится, желая защитить меня.

- Ты - мой муж, - просто ответила она.

- Это не упрек, - мягко сказал я. - Мне нравится, когда ты меня так защищаешь.

Она улыбнулась - я понял это по ее голосу.

- В Синдикате кое-что произошло. Приятель Донована, сенатор Соренсон, созывает конгресс по вопросу смерти американского курьера. В основном просто льют воду, но Донован не хочет, чтобы Группу связывали с пропажей камня. Думаю, некоторые из наших русских друзей и Спендер сейчас не очень-то счастливы, - съехидничала она. Я слабо улыбнулся.

- Это не слишком повлияет на наше положение, зато Доновану придется несладко. Пусть все идет так, как идет. Это даже может быть нам на руку, если работа Малдера будет защищена.

- Посмотрим.

- Давай не будем волноваться о том, что мы не можем изменить. Кстати говоря, ты можешь сделать так, чтобы Малдер узнал, за чей телефонный звонок ему придется платить?

- Конечно, - засмеялась она. - Ты должен увидеть мою новую программу для взлома. С ней можно влезть в секретные файлы какой-нибудь маленькой страны, - тут рассмеялся и я - она была абсолютно повернута на компьютерах. - Ладно, я сейчас разбужу его. Тебе, должно быть, холодно там, - ее голос был таким заботливым, что я невольно представил, как она, разговаривая этим самым голосом, поит меня, больного, бульоном с ложки, и еле сдержал смех. Как она когда-то сказала? То, что происходит с нормальными людьми, а не с такими, как мы.

- Скорее, немного неудобно, - фыркнул я. - Клянусь, если он еще хоть раз ударит меня…

- Вас двоих хлебом не корми - дай подраться, - засмеялась она.

- Я серьезно, Мари. Он меня достал.

- Малдер всех достал. Даже Скалли в него стреляла, - мы снова рассмеялись, но она быстро успокоилась и полушутя, полусерьезно предостерегла меня: - Не убивай его. Он нам нужен.

***

Он ударил меня еще раз, и я его не убил. Сложно сказать, что было тому причиной - самообладание или наручники.

Мой срыв в аэропорту был удачным, хотя и незапланированным. Я был раздражен сверх всякой меры. Двадцать четыре часа рядом с Малдером - и я снес по крайней мере четыре удара кулаком в скулу и черт знает сколько провисел на высоте семнадцати этажей, да еще учитывая мерзкий холод. Его угрозы были всего лишь попытками запугать меня, но они меня взбесили. Я проклинал его по-английски, а затем сорвался на русский. Это бывает, когда я прихожу в ярость.

Именно тогда он решил взять меня с собой в Тунгуску.

Подозреваю, что это было еще одним способом припугнуть меня. Я невольно задался вопросом, видела ли его Скалли хоть раз с этой стороны? Очень в этом сомневаюсь.

Мы прибыли в Тунгуску без происшествий. Малдер немного притих - может, он понимал, что слишком усердствует, нападая на меня, а может, просто не хотел раздражать своего единственного переводчика. Во всяком случае, нас посадили в тюрьму, и я немедленно связался с Михаилом. Я передал ему программу прививок, которые должны были сделать Малдеру, и сделал так, чтобы меня вновь бросили в камеру к Малдеру. Я убедил его, что меня допрашивали, и в ответ он с силой припечатал меня к стене.

Не надо было быть гадалкой, чтобы предсказать это.

- Что ты им сказал? - требовательно спросил он.

- То, что мы - глупые американцы, заблудившиеся в лесу, - выдохнул я, отпихивая его. - Не трогай меня больше!

Малдер уставился на меня так, будто я сошел с ума.

- Не трогать тебя? - не преминул съязвить он. - Что, боишься, что нас неправильно поймут? Или жена ревновать будет? - я метнул на него злобный взгляд. - Шутишь? Ты действительно женат? На ком, на Никите?

- Да пошел ты! - рявкнул я, отворачиваясь к зарешеченному окну. - Ты просто сволочь, Малдер!

Мы избегали друг друга так старательно, как только могли в такой тесной камере. Холод, грязь и вонь были гораздо хуже, чем там, где я жил в Норильске, и на миг я почувствовал жалость к заключенным, но только на миг. Они все были серьезными преступниками, приговоренными к смертной казни. Они сами согласились на это в обмен на участки земли и деньги для их семей. Может, это не было чистосердечным согласием, но кто здесь играет честно? Уверен, что никто. И мы с Маритой тоже не купались в роскоши - мы работали, как проклятые. Тот жуткий геолог в соседней камере был куда хуже нас - он использовал вирус, чтобы заразить им свою жену, ее любовника и ее семью. Только жена успела получить вакцину, но она до сих пор была в коме.

Наконец я заговорил - отчасти, чтобы помириться, отчасти, чтобы убить время.

- Знаешь, Малдер, рано или поздно тебе придется согласиться с тем фактом, что если в ту ночь в доме твоего отца был не я, то там был еще кто-то.

- Да, - хмыкнул он уже не с гневом, а с унылой горечью. - Но это был ты.

Я кивнул.

- Если бы я не согласился, Малдер, они убили бы меня или мою…

- Жену?

- Тогда мы еще не были женаты, - сказал я. - Но - да.

Несколько минут он думал над этим.

- Она знает, кто ты? - с любопытством спросил он. - Она знает, что ты делал? Я хочу сказать, он ведь не думает, что ты коммивояжер?

- Она знает все, - мрачно ответил я. - Все.

Он насмешливо посмотрел на меня.

- И ее это не беспокоит?

- Конечно, беспокоит. Нас обоих беспокоит. Неужели ты думаешь, что я мечтал о такой жизни?

Он нахмурился, но не ответил, и после этого мы больше не говорили.

***

В следующий раз, когда я засуну Малдера в тюрьму, напомните мне, чтобы я нацепил на него смирительную рубашку.

После того, как меня забрали из камеры, мы начали обработку Малдера. Мы взяли у него немного крови и послали в Норильск, чтобы попытаться извлечь ретровирус. Мы дали ему вакцину. И нефть. Мы не раз уже делали это, пытаясь преодолеть ту болезнь, что наступала после использования вакцины, но напрасно.

Видимо, в каждом правиле есть свои исключения.

Мы не ожидали никаких неприятностей от Малдера на следующий день. Обычно заключенные были почти без сознания после испытаний, и даже не могли ходить без посторонней помощи. Разговаривая с Михаилом, я даже не наблюдал за Малдером, полагая, что он в своей камере. Когда я понял, что случилось, он уже успел оглушить меня, и в себя я пришел лишь в кузове грузовика, уже отъехавшего от лагеря на несколько миль. Я знал, что вакцина иногда вызывает агрессию, граничащую с сумасшествием, и Малдер ударил меня потому, что должен был кого-то ударить. Очень может быть, что я сейчас действительно в опасности.

Поэтому я выпрыгнул из грузовика.

Я упал на левую руку - ту, которая и без того болела от наручников и приключения на балконе Скиннера. Я бежал по незнакомому лесу, сжимая ноющее запястье и пытаясь отключиться от боли. В тот момент я желал, чтобы у меня вообще не было этой чертовой руки.

Иногда Бог шутит слишком грязно.

Когда я столкнулся с группой людей, я был свободен. Конечно, я знал, что они отрезали себе левые руки, чтобы избежать испытаний. Это было бессмысленно - мы ставили опыты только на преступниках, а некоторые из этой группы вообще были слишком молоды, чтобы иметь прививку от оспы. Но кто-то из охранников проболтался об одноруком заключенном, которого мы не стали использовать - и Тунгуска оказалась заполнена инвалидами. Я думал об этом с мрачным юмором. И все еще думаю… хотя прошло уже немало времени.

Я убедил их, что сбежал из тюрьмы. Иначе они убили бы меня. Смешно. В их глазах я был врагом, но я не причинил им никакого вреда.

Я никому не говорил о том, что случилось позже - даже Мари. И она никогда не спрашивала, потому что знала - знала каким-то шестым чувством.

Они подождали, пока я усну, а затем отрезали мне руку.

Именно так. Это нельзя было назвать ампутацией. Никакой чистоты и хирургических инструментов. Они раскалили в костре нож и пилили мою руку до тех пор, пока она не отвалилась, а я вырывался и дико кричал, ничего не соображая от боли.

Когда это закончилось, меня охватил ужас, что они могут еще как-то покалечить меня. Я знал, что это только страх, что они всего лишь хотели защитить меня, но преодолеть его было свыше моих сил. Я дрожал, когда они подходили ко мне, чтобы накормить или перевязать мою руку; и я отказался идти с ними, когда они решили спрятаться дальше в лесу. Я не мог уйти - вообще почти не мог двигаться. Боль и холод медленно овладевали мной.

Но это было облегчением.

***

Мари нашла меня.

Позже она рассказала, что приехала в Норильск через час после побега Малдера из лагеря в Тунгуске. Она воспользовалась отсутствием Спендера и поехала за нами, зная, что после смерти Бениты ее собственное положение было крайне уязвимым. После того, как она узнала о побеге Малдера и моем исчезновении, она собрала группу людей и отправилась на поиски, следуя по почти незаметным следам на замерзшей земле. Они нашли, где я выпал из грузовика - я потерял пуговицу от рубашки. Серьезно. Когда они сказали мне об этом, я рассмеялся.

Гребаная пуговица. Кто, кроме жены, узнал бы меня по пуговице?

Они искали по всему лесу - большая группа днем и Мари с несколькими посвященными охранниками ночью. Сперва я пропустил это мимо ушей, когда услышал - ничего другого я от нее и не ожидал, - но потом, когда действительно задумался об этом, то оценил по-настоящему. Она искала меня три дня, и, учитывая минусовую температуру, не на шутку волновалась.

- Алексей! - кричала она. - Алексей!

Я слышал ее крики много часов подряд, но, охрипнув и оцепенев от холода, боли и потери крови, я не мог ответить. Я изо всех сил старался не потерять сознания, и, обезумев от голода и жажды, я грыз свою собственную руку, отрезанную этими гребаными "спасителями". Сейчас я снова надел свое обручальное кольцо, надел уже на правую руку, и терпеливо ждал, зная, что она не уйдет.

И она не ушла.

Наконец ее хриплые крики приблизились, и я начал кричать в ответ, так громко, как только мог. Я слышал ее приближающиеся шаги, слышал ее голос. Я спрятал мою руку под листьями и, с трудом сев, натянул на себя куртку, чтобы не шокировать ее. Я хотел сперва сказать ей об этом - предупредить.

Она едва не прошла мимо, но заметила меня, и ее напряженное дыхание прервалось. Подбежав ко мне, она опустилась рядом со мной на колени, молча обнимая меня, и из ее льдистых глаз текли слезы. Я обнял ее единственной рукой и почувствовал, как она оцепенела, уловив отсутствие второй. Я чувствовал, как ее правая рука, обнимающая меня, напряглась, инстинктивно ища то, что должно было быть, но чего не было.

Она отстранилась, но подозрение на ее лице еще не было пониманием. Она знала, что что-то было неправильно, но не знала, что. По-русски она приказала остальным оставаться позади, и я понял, что должен сказать ей прежде, чем она сама это увидит, но я не мог говорить.

Я точно помню миг, когда она поняла; когда все части головоломки встали на свое место. Непонимание в ее взгляде сменилось ужасом, будто ее ударили. Она отодвинула в сторону мою куртку, но не смотрела, все еще не отводя взгляда от моего лица. Я опустил глаза, боясь почувствовать ее печаль, ее разочарование, ее гнев, когда я должен был чувствовать все это сам.

Ее руки пробежали вниз по моей руке, и когда она ощутила пустоту, то задохнулась от ужаса. Кончики ее пальцев на промокшей насквозь повязке причиняли дикую боль, но я не мог попросить ее остановиться - я должен был поставить ее перед этим, видеть ее напряжение, кровь на ее руках, и смирение с этим.

Возможно, тогда я тоже смог бы с этим смириться.

- О, Алексей, - прошептала она, касаясь губами моих губ.

Когда она отстранилась, слезы на ее щеках уже замерзли, превратившись в кристаллики льда.

- Где она? - мягко спросила Мари. - Сейчас холодно, возможно, мы могли бы…

Я покачал головой прежде, чем она договорила.

- Они забрали ее?

Я снова покачал головой и нехотя кивнул на груду листьев. Это был прямой вопрос, а я никогда ей не лгал. Я ждал, пока она разрывала листья, и видел все будто при замедленной съемке. Она замерла, увидев следы зубов, и в ужасе посмотрела на меня, поняв, что я сделал. От стыда я опустил голову, но она резко сказала:

- Посмотри на меня.

Я покачал головой, и в ее голосе появились слезы.

- Посмотри на меня!

Когда я наконец подчинился, она мягко сказала:

- Если благодаря этому ты остался жив, то я рада, Алекс. Не смей стыдиться этого, ни сейчас, ни когда-либо.

Я снова покачал головой, мое лицо искривилось от боли. Та преграда, что была между нами - я убивал, а она - нет, - та преграда была ничем по сравнению с этим. Теперь между нами была пропасть, и я был уверен, что нам никогда не преодолеть ее. Я смутно слышал, как она говорит: "Не делай этого, Алекс, не оставляй меня!", - но я отодвинулся, глядя мимо нее вдаль.

Она долго смотрела на меня, но наконец вновь подошла, держа мою руку. Она села передо мной и терпеливо дождалась, пока я посмотрю на нее. И когда я это сделал, то оцепенел от ужаса, потому что она подняла мою руку почти к моему лицу.

- Смотри сюда, Алекс. Смотри, что ты сделал. Ты сделал это ради нас. И я - тоже.

Я в изумлении уставился на нее, когда она ногтями оторвала несколько кусочков замерзшей крови. Она долго смотрела на них, и в тот момент, когда я наконец все понял, она положила их в рот и, закрыв глаза, проглотила.

Когда она открыла глаза. я все еще смотрел на нее, не чувствуя своих собственных слез.

- Мы все делаем то, что должны делать, чтобы выжить, Алексей, - тихо сказала она, глядя на мое плечо. - Ты не должен корить только себя - или только меня. Мы - муж и жена. Твой грех - мой грех.

Только тогда я встал, и она поддерживала меня. И я был спокоен.

***

Она забрала меня в Санкт-Петербург.

В самолете я спал, а затем была больница и толпа врачей, которые говорили, что я на удивление хорошо перенес травму. Протезист сказал, что у меня хорошие перспективы. Я смогу водить автомобиль, застегивать пуговицы и так далее. Я спросил, смогу ли я вязать, но Мари заметила, что я и двумя руками не мог этого делать. Она смеялась - немного неуверенно, но все-таки смеялась.

Оставшаяся часть руки зудела, и я не мог пользоваться протезом до тез пор, пока она не заживет, но попробовать мог.

- Я похож на персонажа из детского фильма, - сказал я с отвращением.

- Из детского фильма? - удивилась она.

- Такой показывали в Англии в шестидесятых. Некоторые роль исполняли марионетки, - я начал напевать мелодию из фильма и прошел по комнате на цыпочках, двигая протезом подобно кукле на ниточках. Тогда она засмеялась по-настоящему, и я почувствовал, что тоже могу смеяться.

Когда мы вернулись в гостиницу, она легла в кровать рядом со мной, и я почувствовал свою ущербность так остро, как никогда раньше. Мы лежим рядом друг с другом, а я не могу обнять ее. Боль от осознания этого была сильнее, чем когда мне отрезали руку раскаленным ножом. Я попытался поцеловать ее в шею, и она повернулась, прижимаясь ко мне, но я отстранился.

Некоторое время она просто смотрела на меня, а затем встала, обойдя кровать, и опустилась передо мной на колени.

- Займись со мной любовью, Алексей, - застенчиво попросила она.

- Мари…

- Пожалуйста, Алексей. Покажи, что ты меня любишь.

Она опустила голову на мое плечо и погладила меня по щеке. Я не намеревался делать то, о чем она просила, но, вдохнув ее аромат, я опьянел. Это была страсть и жажда, тепло и сострадание. Это была любовь. Она была моей возлюбленной, моей подругой, моей женой. Она была для меня всем. Я лишился руки, но приобрел нечто большее.

И я вновь почувствовал себя целым.

Продолжение следует...