Глава 4.

Сколько еще мы будем страдать?

Я спрашиваю, потому что это, кажется, никогда не кончится. Эта вакцина, это сопротивление, которое спасет мир, дается нам такой ценой, что иногда кажется - два человека просто не могут это вынести.

Денег не хватает. Прошлый месяц я прожила на четыреста двенадцать долларов. Хотя я больше не должна была платить Бените, надо было синтезировать вакцину, а Алексей не мог работать из-за руки - следовательно, денег от продажи оружия тоже не было. Был мой полет в Тунгуску и его протез. Я знаю, что некоторые люди живут так постоянно, но я только не могу понять, как им это удается. До сих пор деньги никогда не были для меня проблемой.

Но это не главное. Сейчас деньги являются для меня самой неотложной проблемой, но не самой острой. Ходить пешком от работы до дома или ездить на автобусе… это неудобно. Досадно. Но не это меня сейчас гложет.

Мне не дает покоя мысль о моем муже, искалеченном, живущем в маленьком грязном бункере ГУЛАГа на другом краю земли.

И я спрашиваю… сколько еще мы будем страдать?

Я даже не пытаюсь понять мою мать или темного человека. Они часто приходят ко мне во сне, всплывая передо мной каждый раз, когда я закрываю глаза.

А иногда даже тогда, когда мои глаза открыты.

Хотя я могу прогонять эти образы, если захочу. И тогда перед моими глазами встает Бенита Чарне-Сейр. Она была терпеливой женщиной. Полезное свойство для ученого. И, возможно, еще более полезное для призрака. Иногда я с ужасом думаю, что это лишь начало бесконечной цепочки призраков, которые будут являться мне.

Как-то ночью я даже позвонила по телефону доверия. Я не говорила о вакцине - я ведь еще не совсем сошла с ума, - но я сказала, что мою мать и двоих моих самых близких друзей убили совсем недавно. Женщина на другом конце провода была очень любезна. Она выслушала меня, а затем посоветовала обратиться к хорошим юристам. Я не воспользовалась ее советом.

Я просто поняла, что нет ни одного человека, к кому я могла бы зайти в три часа утра.

И нет ни одного человека, которого я могу позвать, зная, что он придет. Но у меня нет и выбора. В последнее время я сталкиваюсь с этим все чаще и чаще.

Я начинаю думать, что выбор - это ложь.

***

- Полагаю, это какой-то эксперимент.

Не знаю, как я выглядела со стороны, но чувствовала себя препаршиво. От плача матерей у меня в животе разливалась тупая боль. Сейчас, перед этими умирающими детьми, проблемы Синдиката казались таким дерьмом, что мне хотелось плакать.

- Эксперимент? - наконец выдавила я.

- Пчел используют как носителей инфекции, - неохотно сказал Скиннер.

- Так это и было в тех коробках? - резко спросила я, задыхаясь от ужаса. Спендер ничего не говорил об испытаниях - мне сказали, что поездка в Пэйсон нужна только для того, чтобы контролировать Скиннера. Я знала, что пчелы будут переносчиками инфекции, но верила, что испытания будут длиться два года, а колонизация будет еще тремя годами позже. Если они сделали это теперь…

- Вы сказали агенту Малдеру?

Скиннер заколебался.

- Еще нет, - неохотно сказал он.

- Почему? - спросила я, хотя прекрасно знала ответ. Малдер не знал, что Скиннер сотрудничает со Спендером в обмен на жизнь Скалли.

- Я не могу, - мягко сказал Скиннер, и на миг я почувствовала жалость.

- Вы связаны с этим, мистер Скиннер? - спросила я, но не по той причине, о которой он думал.

- Я не.. - он запнулся. - Нет, я с этим не связан.

- Если вы знаете, кто за этим стоит, вы должны сказать, мистер Скиннер, - посоветовала я. - Кроме вас, никто не может.

Он посмотрел на меня; не сговариваясь, мы обернулись, чтобы поглядеть на детей. Их осталось немного, и это было милосердно - большинство теперь были закрыты простынями, и задыхающиеся от горя матери сжимали их в безжизненных руках. Я чувствовала, как разливается в груди боль, как комок подкатывает к горлу. И тоску - ужасную, смертельную тоску.

- Они никогда не узнают, что должно произойти, - глухо сказал Скиннер.

- Они никогда не узнают, как это ненадежно, - парировала я.

Он повернулся ко мне с выражением ярости на лице. Если бы не дети, я засмеялась бы - не над нам, а над собой.

- Скажите Малдеру, - повторила я.

Он бросил на меня взгляд, который я слишком хорошо знала. Это был взгляд загнанного в угол человека. Точно такой же я все чаще и чаще вижу в зеркале.

- Я не могу.

- Вы должны.

***

В Нью-Йорк я вернулась с тяжелым сердцем.

Я работала всю ночь, послав Алексу по электронной почте письмо с описаниями последних событий. Группа все чаще и чаще требовала от меня наблюдения за Спендером, и я встретилась с ним утром. Я почти смеялась, когда Спендер рассказал мне об угрозе Скиннера убить его. Было уже четыре утра, когда я вернулась домой, мысленно ругая себя - мое тело и мозг не были приспособлены для такого.

Я вышла из машины с той осторожностью, которая стала для меня естественной, и быстро огляделась по сторонам. Мои глаза остановились на незнакомом седане с вашингтонскими номерами. Я почувствовала неприятный холодок, но внезапно узнала человека за рулем. Раздраженно вздохнув, я подошла к машине и постучала в окно. Еще не успев до конца проснуться, Скиннер схватил пистолет, но его рука тут же опустилась. Он открыл окно.

- Что вы здесь делаете, Скиннер? - спросила я. - Сейчас четыре утра. И как вы узнали, где я живу?

- Извините, - искренне сказал он, зевнув. - Я ездил всю ночь - хотел выкинуть из головы все сегодняшние события, - добавил он, и я кивнула, прекрасно его понимая. - Когда я понял, где нахожусь, то был уже в Нью-Йорке. Все равно я хотел поговорить с вами о Пэйсоне. Я собирался подождать до утра, а затем зайти к вам.

- Вы приехали в Нью-Йорк, чтобы поспать в автомобиле и увидеть меня?

- Да, но я надеюсь, что это не зря.

- Вы можете подняться ко мне, - уступила я, - но не обещаю никакого разговора, пока я не высплюсь. Моя квартира теплее, чем ваш автомобиль.

- Спасибо.

Мы поднимались по лестнице молча, но у дверей моей квартиры Скиннер спросил:

- То есть вы согласны?

Я метнула на него пристальный взгляд. В тот день он понял больше, чем я думала.

- Нет. А вы?

- Не знаю.

Я открыла дверь и пригласила его войти.

- Будьте как дома, - сказала я, бросая ключи на стол. - Чай?

- Только если вы тоже будете.

Я не хотела, но какая разница? Прежде чем вернуться в гостиную, я смыла косметику и переоделась в целомудренную фланелевую пижаму, которую носила вместо шелковой, когда Алекс уезжал из города. Сняв украшения, я стянула обручальное кольцо с цепочки и надела его на палец, как обычно. Если бы я делала это осознанно, то вряд ли поступила бы так, но, спохватившись, я все же решила, что это не принесет вреда. Вряд ли Скиннер будет обсуждать меня с кем-то, разве что с Малдером. Пожав плечами, я надела халат. Не слишком изящно, но, черт возьми, когда кто-то заявился к тебе домой в четыре утра, наряжаться нет смысла.

Разве что, если бы это был Алекс.

Скиннер сидел в гостиной, аккуратно повесив пальто и ослабив галстук. Он выглядел немного увереннее, будто отсутствие косметики и строгого костюма сделало меня ближе к нему.

- Спасибо, - сказал он, когда я налила ему чай. - Мы одни?

- Надеюсь, - раздраженно откликнулась я. Надо быть идиотом, чтобы прийти сюда, думая, что тут опасно.

- Не, - торопливо сказал он, тронув меня за руку, - я имею в виду, я думал, что здесь может быть ваш муж.

- А, - поняла я. - Нет. Он за границей.

Я была удивлена, что он сразу заметил кольцо. И немного польщена.

- Хорошо. Я хотел поговорить с вами о Пэйсоне. Я задавался вопросом, кто мог послать те коробки. Я почти уверен, что это было правительственное агентство, - нерешительно добавил он.

- Больше ни у кого не было доступа к вирусу оспы, - уступила я. Он вскинул голову. - Один из докторов сказал мне, что вы об этом узнали. Вскрытие показало, что вы были правы. Вы сказали, что это мог быть эксперимент - какой?

- Способ распространения, - тихо сказал он.

- Распространения чего? - уточнила я, удивляясь, как много он знал и о чем догадывался. Он не был глупцом, и я подозревала, что его догадки складывались в довольно полную картину.

- Вируса.

- Оспы? - осторожно спросила я.

- Нет. Чего-то еще. Но очень похожего биохимически. Вы знаете о собрании Конгресса, проведенном в этом году сенатором Соренсом?

- Да. Малдер верит, что вирус внеземного происхождения передается вместе с черным веществом, похожим на нефть, - я встретила его пристальный взгляд, гадая, думал ли он точно так же. - Если это действительно был эксперимент, то, значит, они планируют этим воспользоваться.

Мы долго смотрели друг на друга.

- Малдер думает, что в Тунгуске, куда вы его направили, вырабатывают вакцину. Это правда? - наконец спросил он.

- Боюсь, я не могу вам ничего об этом сказать, - ответила я. - Я только дала Малдеру шанс задержать курьера с дипломатическим пакетом. Он сам вышел на Тунгуску.

- Нам нужна эта вакцина, - быстро сказал он.

- Зачем? - требовательно спросила я. - Вы хотите контролировать это? Да? Я тоже этого хочу. Но сделать это достоянием общественности, как хотелось бы вам, Малдеру и Скалли - не самая лучшая идея. Даже если вакцина существует, если она будет одобрена правительством, и запатентована, они инфицируют людей прежде, чем мы получим шанс ввести им вакцину.

Скиннер глубокомысленно кивнул.

- Малдер думает, что это - пришельцы.

- А вы как думаете?

- Я думаю, не имеет значения - люди они или нет. Их надо остановить.

Я покачала головой.

- Вы не сможете остановить их, если не будете знать, понимать и верить. Вы должны знать своих врагов, мистер Скиннер.

- И кто же мои враги? - сердито спросил он.

- Это неправильный вопрос.

- Хорошо. Кто - не мои враги?

На миг я задумалась.

- Англичанин. Максвелл Донован. Скалли и Малдер встречали его, хотя не думаю, что они знают его имя. Он работает с Группой. Вы не должны доверять ему, но вам следует охранять его в случае необходимости.

- Хорошо, - медленно кивнул он. - Кто еще?

- Алекс Крайчек, - сказала я с неподражаемой убежденностью жены. - Независимо от того, что вы думаете о его методах, вы находитесь на одной стороне.

Он нахмурился при этих словах, но возражать не стал.

- Кто еще?

- Никого. У вас мало союзников, мистер Скиннер. И даже они могут быть ненадежны. Будьте осторожны.

- Хорошо.

- Я знаю, что не дала вам того, что вы хотели…

- Фактически, вы дали мне больше, - перебил он меня. - Я искал кусочки, а вы дали мне почти всю картину целиком.

- Я рада.

- Я могу снова связаться с вами?

- Если будет нужно, но только осторожно. Как я уже сказала - даже союзники могут быть ненадежными.

- Отлично, - он встал. - Я должен позволить вам поспать.

- Спасибо, - я задумчиво наблюдала, как он надевает пальто. - Она будет жить, - добавила я напоследок.

Он резко обернулся, глядя на меня с изумлением - и с болью.

- Что вы об этом знаете?!

- Недостаточно, чтобы помочь, - сказала я с подлинным сожалением. - Но я знаю, что они хотят, чтобы она выжила, почти столь же сильно, как и вы.

- Почему?

- То, что создает для них проблему со стороны Малдера и Скалли - их знания, опыт, несгибаемость - это поможет выжить Сопротивлению, - объяснила я и, поймав его взгляд, решилась: - Наступит время, когда никого, кроме получивших иммунитет, не останется. Я думаю, Малдер и Скалли переживут это.

Он вздрогнул.

- То есть у Малдера иммунитет? Это то, что с ним сделали в Тунгуске?

- Я действительно не знаю, есть ли у него иммунитет. Лучше, чтобы пока об этом не знал никто, - предупредила я. - Если это действительно так, и Группа об этом узнает…

- Я понимаю.

Я прошла мимо него к двери.

- Удачи вам, мистер Скиннер.

Открыв дверь, я с возгласом отпрянула. На пороге стояли четверо военных, и рука одного из них - женщины - была поднята для удара. Мы со Скиннером инстинктивно потянулись за оружием, но я первая опустила руку. Скиннер же достал удостоверение.

- Марита Коваррубиас? - спросила военная, которая собиралась постучать.

- Да? - я бросила взгляд на Скиннера.

- Мисс Коваррубиас, вы задержаны. Мы должны сопроводить вас в форт Марлен, штат Мэриленд, для выявления инфекции. Я делаю это от имени министерства обороны Соединенных Штатов и комиссии по чрезвычайным ситуациям..

Мы со Скиннером уставились друг на друга.

- Что? - резко спросила я. - Но у меня иммунитет к оспе, как и у всех взрослых людей, кто был сегодня в Пэйсоне.

- Мисс Коваррубиас, мы получили информацию, что вы ждете ребенка. Это правда?

Мои глаза расширились.

Об этом никто не знал.

Я сжала ручку двери, лихорадочно соображая, что делать. Скиннер внимательно смотрел на меня. Я пыталась держать себя в руках, но чувствовала, что бледнею. Моя рука инстинктивно дернулась к животу, и я сдержала ее.

- Нет, - холодно сказала я. - Я сделала аборт.

Женщина записал что-то в блокнот, переглянувшись с одним из военных.

- Вы можете это доказать?

Я покачала головой.

- Нет. Я сделала это анонимно и заплатила наличными. Я не хотела, чтобы кто-то знал.

- Я понимаю. И вы могли бы пройти обследование, чтобы доказать это?

Я проиграла, и все это понимали. Скиннер смотрел на меня с состраданием, солдаты - с легким раздражением. Во рту у меня пересохло.

- Что вам нужно от моего ребенка? - прошептала я.

Она не ответила - я знала, что она не ответит.

- Вы можете собрать туалетные принадлежности. Книги, журналы, лекарства и смену одежды. Все, что нельзя будет простерилизовать, будет уничтожено, когда вы уйдете.

- Чего вы хотите? - потребовала я, на сей раз с отчаянием и страхом. - Я никуда не пойду, пока вы мне не скажете.

Четыре руки разом легли на оружие.

- У вас нет выбора.

- Она никуда не пойдет, пока вы не ответите на ее вопрос, - вмешался Скиннер, показывая свой значок.

Это не произвело на них особого впечатления.

- Здесь у вас нет никакой власти, мистер Скиннер.

- У меня достаточно власти, чтобы привлечь внимание людей к тому случаю в Пэйсоне, - предупредил он. Это была пустая угроза, и я думаю, что они об этом знали, но во взглядах, которыми они обменялись, сквозило волнение. - Эта женщина - уважаемый эмиссар ООН, а не преступница. Как насчет вежливости?

Наконец они кивнули друг другу, и женщина повернулась ко мне.

- Это специфическая инфекция. Она влияет на плод даже у женщин, имеющих иммунитет. Вы должны быть изолированы до тех пор, пока это не закончится.

- Что не закончится? - спросила я. Холодная рука страха сжала мое сердце.

- Кровотечение, - спокойно сказала она. - Мисс Коваррубиас, вероятность смерти эмбриона составляет сто процентов.

- Нет, - прошептала я, тряся головой. Шагнув назад, я опустилась на кровать и села, обхватив руками голову.

Я смутно слышала, как Скиннер разговаривает с женщиной.

- Если поместить ее в обычную больницу, она может инфицировать персонал или других пациентов, - сказала она. - О ней надо заботиться особым образом.

Я смотрела на нее и ненавидела ее.

- Как долго она будет там?

Женщина пожала плечами.

- Вероятно, кровотечение начнется через несколько дней, и будет продолжаться от пяти до десяти дней, а затем ей понадобится несколько дней на восстановление сил. Думаю, все займет недели две-три.

- Я хочу поговорить с нею несколько минут, - безапелляционно сказал Скиннер. - Выйдите.

Военная выглядела раздраженной. Но сдалась.

- У вас пять минут.

Скиннер сел рядом со мной.

- Вы в порядке? - мягко спросил он. Я покачала головой. Мои руки были мокрыми от слез, которых я не чувствовала. - Есть ли кто-то, кому я должен сообщить об этом? Семья?

Я горько покачала головой.

- У меня нет семьи.

Я ненавидела эти слова. Он кивнул, и я поняла, что он находился в затруднительном положении.

- Может, ваш муж вернется, чтобы быть с вами?

- Это не так просто, - сказала я, на миг заколебавшись. - Он мог бы, но я не могу с ним связаться. Все звонки, которые я сделаю из форта Марлен, будут отслежены - главным образом, чтобы убедиться, что я не звоню журналисту из "Нью-Йорк Таймс". Есть люди, которые хотели бы знать, где он.

- Я могу связаться с ним для вас?

Я посмотрела на него.

- Вы не знаете, что предлагаете, - сказала я наконец. - Вам пришлось бы закрыть глаза на кого-то или на что-то, с чем вы не смогли бы смириться.

- Я уже делал это в последнее время, - мрачно сказал Скиннер. - Почему бы не попробовать еще раз?

Я колебалась. Это было крайне неудобно с любой точки зрения - начиная со вражды между Скиннером и Алексом и заканчивая несправедливостью вовлечения Скиннера в это дело; но когда я подумала об этом, то поняла, что не вынесу эти три недели без него. У меня были также и практические соображения: если Алекс долгое время не сможет со мной связаться, он подвергнет себя горазд большей опасности, пытаясь меня найти.

Скиннер наблюдал за мной с невозмутимым видом. Если бы я сказала "нет", он не стал бы настаивать, но я уже поняла, что у меня нет выбора.

- Хорошо, - глухо сказала я наконец. - Мой муж - Алекс Крайчек.

Он резко втянул в себя воздух.

- Я этого не ожидал.

- Если вы чувствуете, что не можете…

- Где он? - перебил он меня.

- В России.

- Ему нужна помощь, чтобы вернуться в США?

Я покачала головой.

- У него дипломатические документы, но ему понадобится помощь, чтобы проникнуть в форт Марлен. Думаю, я буду находиться на минимально строгом карантине - они говорили, что опасность существует только при непосредственной передаче крови.

- Я могу это сделать.

- Только сделайте милость, не бейте его больше. Он и так уже получил достаточно от Малдера.

- Ладно, - нехотя сказал он. - Как мне с ним связаться?

Я схватила свой дневник и, вырвав страницу, начала быстро писать.

- Это номер, по которому вы должны позвонить, и русские слова, которые вы скажете. Попросите Николая Арнтзена. У вас спросят имя и кто дал вам номер. Скажете, что это Дмитрий Арнтзен. И еще скажете, что код - ярко-оранжевый. Это означает высшую степень срочности, но без угрозы для жизни, - я протянула ему бумагу. - Повторите.

- Николай Арнтзен. Дмитрий Арнтзен. Ярко-оранжевый, - повторил он. - Есть еще что-нибудь, что я должен знать?

- Не думаю. Курильщик в конечном счете выяснит, что вы помогли нам, но его это не слишком потревожит, - он кивнул, принимая это. - Почему вы это делаете? - с любопытством спросила я.

Он искоса поглядел на меня.

- Назовите это компенсацией. Моя жена - бывшая жена - прошла через это несколько лет назад, а меня не было рядом, - признался он. - Кроме того, даже Крайчек не может быть столь плох, как кажется, если его ищет Курильщик.

Я криво улыбнулась ему и обняла.

- Спасибо.

Он обнял меня в ответ и, встав, ушел.

***

Через два часа мы были в форте Марлен.

Я стояла у стола, дрожа, и холод каменного пола просачивался через мои бумажные шлепанцы. Мое платье было похожим на большой фильтр для кофейного аппарата и столь же теплым. Я с тоской смотрела на свою пижаму, лежащую на скамье.

- Имя? - спросила женщина в военной форме. Та самая, что была в моей квартире. Я ненавидела ее тогда и еще больше ненавидела теперь.

- Марита Елена Коваррубиас, - тупо ответила я.

- Дата рождения?

- Девятнадцатое апреля 1971 года.

- Место рождения?

- Атени, Грузия, бывший Советский Союз.

Это всегда ставило меня в тупик. Должна ли я была называть Советский Союз, как это было, когда я родилась, или Грузию, как это было сейчас?

- Гражданство?

- Американка. Разве у вас нет этих сведений? - раздраженно спросила я.

- Мы должны убедиться, что они правильные, мисс Коваррубиас. Жилой адрес?

- Вы должны знать - вы ведь забрали меня оттуда.

Женщина бросила на меня раздраженный взгляд, но записала адрес сама. Я отвернулась, не желая больше видеть ее.

И тогда я увидела это.

Имя на экране компьютера бросилось мне в глаза. Заметив число, я поняла, что читаю, и волнение на миг унесло прочь мои собственные беды. Я читала так быстро, как только могла, запоминая информацию. Дана Скалли… Эмили Сим… Маршалл и Роберта… доктор Эрнест Калдерон… Фарнген Фармасьютиклс…

- Мисс Коваррубиас!

Я обернулась.

- Что? - прошипела я.

- Я спросила, у вас было кровотечение?

- Нет, - сказала я тем же тоном, - но у вас будет, если не отведете меня в мою комнату и не оставите одну.

- Не стоит быть грубой, мисс Коваррубиас.

- Это с вашей точки зрения.

Наконец они увели меня в комнату, где была кровать, и в течение следующих двадцати часов я могла только спать и плакать.

***

- Беременна?

Несколько секунд Алексей молча смотрел на меня, а затем с возгласом подхватил за талию и оторвал от земли. Он вел себя как влюбленный школьник. Это была самая приятная, самая глупая вещь в моей жизни.

- Беременна? - засмеялся он, и я тоже засмеялась, глядя на него сверху вниз и чувствуя, как минутное опасение исчезает. - Как? Когда?

- Думаю, в Санкт-Петербурге. Я забыла принять таблетки, когда искала тебя в Тунгуске, - объяснила я, обнимая его за шею и улыбаясь при виде его радости. Я желала, чтобы это длилось вечность.

- Да какая разница! - воскликнул он. - У нас будет ребенок!

Он закружил меня по комнате, но внезапно остановился и поставил меня на ноги.

- Подожди, - мрачно сказал он. - У нас будет ребенок?

Я кивнула, не доверяя собственному голосу и оттого крепко сжимая губы.

- Но мы… мы не можем иметь ребенка, - потрясенно прошептал он. - Я… я продаю оружие… Ты работаешь на самых опасных людей на Земле… Мы даже себя защитить не можем, - медленно добавил он.

- Знаю, - хрипло отозвалась я.

- Посмотри на Донованов. Диана видит детей раза два в год. Их воспитывают няньки старика, пока она работает в Тунисе. Я не хочу этого для нашего ребенка.

- И я тоже.

Он нежно погладил мои волосы.

- О, Мари, - вздохнул он, прислонившись лбом к моему лбу. - Что нам, черт побери, делать?

- Возможно, аборт, - нехотя сказала я, но на самом деле я знала, что никогда этого не сделаю.

- Нет, ни в коем случае. Ни ты, ни я этого не хотим.

Я с облегчением вздохнула.

- Ты должна уйти из группы, - внезапно сказал он. - Другого выхода нет.

- Но нам нужна информация. Нам нужны их деньги, Алекс! Если я прекращу работать на них и в ООН, мы должны будем найти двадцать тысяч долларов в другом месте. Мы уже сократили расходы в Тунгуске и Казахстане, больше ничего не осталось, - я очень хотела сделать то, о чем он просил, действительно хотела, но это было невозможно.

- Нем не нужна их информация, - нетерпеливо отозвался он. - Мы знаем больше, чем они. И мы найдем деньги. У меня есть кое-какие сведения о бункере, где спрятано конфискованное в Бельгии во время Второй Мировой войны золото, - он снова улыбнулся. - Мы найдем выход, Мари.

Его оптимизм заразил и меня.

- Они наблюдают за мной, Алексей, - предупредила я. - Если они заметят, что я уничтожаю архивы, то поймут, что я собираюсь сбежать. А Спендер знает, куда я сбегу.

- Ничего он не знает. Ему известно о Тунгуске, но не о Казахстане. Мы поедем туда, а дело в Тунгуске прикроем, - его лицо вновь светилось радостью. - Мы могли бы жить вместе, как нормальная семья, Мари. Это наш шанс.

- Я знаю, - улыбнулась я, смаргивая слезы. - Но я не знаю, позволят ли они мне уйти.

Его улыбка исчезла.

- Мы не дадим им выбора.

***

Интересно, знали ли они?

Знают ли теперь, если Спендер заметил мою беременность и мои осторожные попытки подчистить архив. Не думаю, что я чем-то выдала себя. Я не была у врача. Я купила специальные витамины для беременных за наличные. Я была крайне осторожна, посещая туалетную комнату на работе. Но кто знает, на каком уровне у них ведется наблюдение? Я не хотела даже думать об этом, потому что постоянное опасение свело бы меня с ума, превратив в параноика.

Но они все равно узнали, что я беременна. И Спендер, этот ублюдок, который знал о моих планах и о моем положении, специально послал меня в очаг инфекции, зная, что я потеряю ребенка, а без ребенка я останусь и буду работать на него. Потому что, несмотря на заверения Алексея, нам нужны были деньги и информация.

Я никогда не ненавидела его так сильно, как сейчас.

***

- Мари?

В его шепоте была неприкрытая боль. Я вскинула глаза.

- Алексей?

Он подошел ко мне и сел на кровать, с гортанным звуком притянув меня к себе, и я благодарно уткнулась лицом в его свитер. Он зарылся лицом в мои волосы, укачивая меня, и я поняла, что он тоже тихо плачет. Смутно я услышала, как Скиннер тактично ушел, оставив нас наедине.

- Я ненавижу их, - вымолвила я сквозь слезы. - Я так ненавижу их.

- И я тоже, - прошептал он.

- Время уже назначено, Алекс, - торопливо сказала я, подняв голову. - Раньше, чем мы думали. Если мы не сможем очистить вакцину, второго шанса иметь ребенка у нас не будет. Ни у кого не будет. Больше не будет детей, не будет людей вообще. Только носители, - я снова заплакала. - Может быть, этот ребенок был спасен от более страшной участи.

Он покачал головой.

- Нашего ребенка убили, и те, кто это сделал, заплатят за это, - его голос срывался. - Мы сделаем вакцину. Мы переживем Холокост, если только так мы сможем заставить их заплатить. Поверь, мы это сделаем.

- Алексей, так ужасно чувствовать, что он умирает во мне, и знать, что я не могу ничего сделать, - беспомощно шептала я. - Каждый раз, когда они проводят обследования, его сердце бьется все медленнее и тише. Это несправедливо!

Мои руки непроизвольно опустились к животу, и только тогда я поняла, что его ладонь уже была там.

Он опустил голову к моему животу, поцеловав его с нежностью, которую я прежде никогда в нем не видела.

- Спокойной ночи, малыш, - хрипло прошептал он, и я подумала, что никто не смог бы вынести такую боль и остаться при этом в живых. Он вытер слезы с моих щек, и его объятия были крепкими и надежными, приносящими мне защиту и утешение.

На какое-то время это действительно помогло.

***

- Думаешь, когда-нибудь всем воздастся за их грехи?

Я водила пальцами по тонким, красивым локонам. Не дождавшись ответа, я обернулась. Алексей стоял под деревом, задумчиво наблюдая за мной. Поняв, что я делаю, я торопливо отодвинулась от фарфоровой фигурки младенца. Он ничего не сказал, но на его лице были печаль и сострадание. Он беспокоился за меня - подозреваю, он понимал мои чувства лучше, чем я полагала.

- Ты слышал о военных трибуналах? - тревожно спросила я. - Людей, которые совершали ужасные вещь полвека назад, наконец осудили. Заставит ли Конституция их когда-нибудь объяснить, что она сделали с Даной Скалли и Эмили Сим?

"И с другими", - мысленно добавила я, но вслух этого не сказала.

Все с тем же задумчивым выражением лица он покачал головой.

- Думаю, к тому времени они уже будут мертвы. История осудит их, но они этого уже не узнают. Хотя мы - другое дело, - нерешительно добавил он. - Ты должна быть готова к этому.

У меня открылся рот. Я не думала об этом.

- Мы проводим испытания на добровольцах, к тому же преступниках, но у них не было особого выбора. Это нарушение прав человека. Потом их даже могут посчитать военнопленными. А сами испытания могут расцениваться как пытки. Это наши преступления против человечества. Ты должна сохранить свои дневники, Мари, - мягко сказал он. - Они тебя оправдают.

- Мы делали это вместе, Алекс. То, что я никогда не мучила преступников, не снимает с меня вины.

Он пристально разглядывал дерево.

- Но в глазах закона это может быть так, - возразил он. - Это мои преступления, не твои.

Я покачала головой.

- Нет, Алекс. Ты делаешь это вместо меня. Ты берешь мою вину и делаешь ее своей. И я люблю тебя за это, - добавила я, слабо улыбаясь. Он бросил на меня странный взгляд. - Но ты не можешь взять на себя мою вину за это - она столь же велика, как твоя. Твой грех - мой грех, - напомнила я ему.

Вздохнув, он сел рядом со мной.

- Мари, неважно, как отнесутся к этому другие - мы знаем, что делали то, что должны. Возможно, это был не лучший выход, но другого не было. Если бы мы не стали ничего делать, мы были бы хуже, чем они.

Я нежно провела рукой по его волосам.

- Если бы они узнали, как ты работал и как страдал ради того, что мы делаем, они встали бы перед тобой на колени.

Улыбнувшись, он покачал головой.

- Ошибаешься. Я не беспокоюсь об этом мире, Мари. Зачем он мне? Я беспокоюсь о тебе. Я хочу сохранить этот мир лишь для того, чтобы мы с тобой могли быть вместе. Вот и все.

- Я люблю тебя, Алексей. Очень люблю.

- И я тебя люблю, - он наклонился ко мне, чтобы поцеловать. - Сколько у нас времени до приезда Скиннера?

- Пара часов. Довольно много.

- Не слишком, - парировал он, - но сойдет. Объясни только, зачем нам это надо?

Я вздохнула.

- Потому что нам нужны друзья, Алексей. Люди, которые могут иногда забыть об идеологии и просто побыть с нами, - мой голос был почти умоляющим.

- Скиннер может быть твоим другом, но не моим, - возразил он. - Я был потрясен, когда он помог мне увидеться с тобой - сперва я думал, что он меня пристрелит.

- Но он этого не сделал, верно? Он мог рассказать о том, что узнал от меня, потому что считал, что это было правильно, но он этого не сделал. Если это не свидетельство дружбы, то я не знаю, что, - попыталась я пресечь его сомнения. - Нам нужны связи. У нас нет ни дома, ни семьи - никого, кроме друг друга. И ни у одного из нас нет друзей - только знакомые или деловые контакты. Мы должны с этим что-то делать. Разве ты этого не чувствовал? Не замечал, когда в Норильске не мог говорить ни с кем, кроме Михаила?

- Конечно, замечал, - тихо ответил он. - Но почему Скиннер?

- Потому что он был там, и он понимает, как мы живем, даже если не знает о наших делах. И еще потому, что он даже более одинок, чем мы. Вот почему.

Он вздохнул.

- И ты все еще гнешь свою линию насчет него и Скалли?

- Все, что я сказала - что они будут неплохо смотреться вместе, - засмеялась я. - Он ее любит. Ты видел его лицо, когда он говорил о ней? - я покачала головой. - Нет, я не собираюсь вмешиваться. Они сами найдут друг друга.

Алексей выглядел встревоженным.

- Меня беспокоит Малдер. Я не хочу, чтобы он покончил с собой - он нам нужен. Нам и Сопротивлению.

- Малдер не покончит с собой из-за Скалли и Скиннера. Он спит с другими женщинами, если у него бывает такая возможность, и Скалли не занимает все его мысли. Она поддерживает его, но, думаю, он более уверен в себе, чем ты считаешь.

- Возможно, - он вопросительно посмотрел на меня. - Ты все еще хочешь сказать ей, где находится Эмили?

- Ты думаешь, что мне не следует этого делать, - это был не вопрос, а утверждение.

- Я думаю, что это было бы правильно, - медленно сказал он, - но слишком опасно.

- Для нас или для них?

- Для всех.

Подумав, я кивнула. Он был прав, я знала это, но все равно не могла с ним согласиться.

- Я не могу хранить это в секрете, Алексей. Ты должен понять.

- Мари, на цифровой ленте было записано, что они поделали это с по меньшей мере тысячью яйцеклетками Скалли. Вероятно, получилось около двухсот жизнеспособных эмбрионов. Ты собираешься найти их всех и сообщить об этом Скалли? И то же самое сделаешь для других женщин? - в его голосе было волнение, и я знала, почему - он думал, что я зациклилась на этом из-за нашей потери.

- Конечно, нет. Но Эмили, Алекс, - я знаю, где она. И если бы она была моей дочерью - неважно, откуда бы она взялась - я хотела бы знать. А ты?

Он долго смотрел на меня и наконец кивнул.

- Как ты собираешься это сделать?

- У меня есть запись, которая может помочь установить место жительства Симов. Знаешь, мне пришлось заново установить программу - она будто сошла с ума. Это больше похоже на женский голос, чем на генерируемый машиной. Очень странно.

- Ты не думаешь, что это выдаст нас?

- Не понимаю, как. Я могу взломать файлы ЦРУ - неужели ты думаешь, что я не справлюсь с Windows? - я огорченно воззрилась на него.

- Тогда забудь об этом, - предложил он. - У нас есть более важные дела, прежде чем Скиннер сюда доберется.

- Например? - спросила я, наклоняясь к нему и облизывая губы.

Он сделал вид, что думает.

- Вообще-то я собирался заняться любовью со своей женой.

- Правда?

- Да, - сказал он, притягивая меня к себе.

Это был последний раз, когда мы занимались любовью, прежде чем все полетело к черту.

***

Этот запах пробирал меня до костей.

Смотреть было не на что. Тела обуглились до полной неузнаваемости. Они были похожи на куски дерева или папье-маше, или пластмассы, из которой кто-то слепил человеческие тела, а затем поджег их.

Или они были похожи на обгоревшие человеческие тела.

Я вымывала черную нефть из глаз и носа моего мужа, чистила обрубок его руки. Я наблюдала, как человек, которого я любила, умирает в луже собственной крови. Я убила из милосердия двоих солдат, получивших радиационные ожоги. Мои глаза могли вынести все, что угодно.

Но запах… этот запах мог свести с ума любую женщину.

- Это миссия милосердия, - сказала я напоследок. Не было дразнящего ощущения, которое могло бы возникнуть из-за этой игры, особенно после четырех месяцев разлуки. Наш спор был наигранным.

- Это миссия опасности, - бросил Алекс. - Ваша и людей, на которых вы работаете.

Я похолодела. За той игрой, что мы разыгрывали, я могла видеть его опасение. Я могла чувствовать это даже сквозь едкий дым и отвратительный запах горелого мяса. Этот человек был моим мужем; я знала о вещах, которые заставляли его просыпаться посреди ночи в холодном поту, от которых его зеленые глаза делались почти черными.

Но то, что случилось здесь, ни шло с этим ни в какое сравнение.

- Я не знаю, о чем вы говорите, - честно сказала я.

- Возвращайтесь и скажите им о том, что вы здесь увидели.

Мои глаза расширились. Он хотел, чтобы я рассказала об этом Группе. Это значило, что случившееся здесь было угрозой для всего Сопротивления.

- Мое имя - Марита Коваррубиас, - вспыхнула я, главным образом для того, чтобы предупредить его солдат - мои знали, кем я была. - Я специальный представитель генерального секретаря ООН.

- Я знаю, кто вы и на кого вы работаете, - холодно ответил Алекс.

Это таким они тебя видят, Алексей? Именно поэтому они ненавидят тебя?

- Возвращайтесь и скажите им…

- Сказать им что? - потребовала я. - Что здесь случилось?

На его лице мерцало волнение.

- Скажите им, что все идет к черту, - он обернулся и приказал убрать мальчика, но его глаза следили за мной.

- Мальчик знает? - быстро спросила я.

Он лишь посмотрел на меня и отвернулся.

- Он видел? - закричала я.

Алекс резко обернулся с выражением ярости на лице и сплюнул мне под ноги.

- Скажите им, что они могут поцеловать мою американскую задницу.

***

Когда я приехала в Норильск, на землю опустились сумерки.

Я бегала от лаборатории к лаборатории, лихорадочно потроша компьютеры, вытаскивая из них жесткие диски. Я забрала все пузырьки с вакциной и другие образцы исследований. Из своего офиса я взяла все дипломатические документы и бумаги, свидетельствующие о проведении испытаний на заключенных - я не забыла предостережение Алексея о том, что нам придется ответить за свои действия.

Я открыла системный блок очередного компьютера, когда зажегся свет и раздался низкий гул генератора. Я отступила в тень. Невозможно было скрыть свое присутствие - во всяком случае, не с коробкой, полной документов, - но я, возможно, смогла бы хорошенько прицелиться.

Знакомый голос резко сказал на местном диалекте русского:

- Поднимите руки так, чтобы я их видел, и назовите себя.

Я с облегчением вздохнула.

- Может, кто-то просто хочет поцеловать твою американскую задницу, Алекс, - сухо сказала я, выходя на свет с висящим на пальцах пистолетом.

С шипением выдохнув, он опустил свое оружие и протянул ко мне руки, коротко обняв.

- Я беспокоился. Мой курьер не вернулся. Я боялся, что ты не получила мое сообщение.

Я кинула на него нехороший взгляд.

- Он мертв, и я действительно зла на тебя за это. Он убил одного из моих людей, а другой застрелил его из самозащиты.

- Это моя ошибка, - уступил он. - Я велел ему передать тебе это сообщение любой ценой.

- Я передам это матери моего охранника.

Он прикусил губу.

- Марита, это был чертовски трудный день, и я потерял гораздо больше людей, чем ты. Это были ученые. Абсолютная утечка мозгов.

Я взяла его руку в свои.

- Мы оба потеряли людей, - вздохнула я. - Отчаянные времена и отчаянные меры, я полагаю. Прости, что я была резка с тобой.

Он кивнул, откидывая назад мои волосы.

- Да, я знаю. Извини, - добавил он, отходя и садясь на край стола. Я села напротив него и, закончив извлекать диск, стала ждать.

- Огонь был работой пришельцев, - наконец сказал он. - Хотя не думаю, что это было из-за вакцины. Их глаза и рты были зашиты - наверное, чтобы избежать инфекции с черной нефтью. Это значит, что они боятся своих.

- Мятежники, - предположила я.

- В документах MJ-12 упоминается о конфликте среди пришельцев - какая-то группа, которая считает гибридизацию вымиранием расы. Они уже убивали работавших над этим ученых - Григория, например. Думаю, это именно они здесь побывали.

- Они думали, что мы тоже занимаемся гибридизацией, - поняла я. - Это значит, что они пойдут в лаборатории…

Алексей кивнул.

- И к похищенным, вероятно, тоже. Эти проклятые чипы приведут мятежников прямо к ним.

- А что с нашей работой? - спросила я, откладывая одну отвертку и протягивая руку за другой, чтобы вынуть винчестер.

- Я прикрыл Тунгуску, но вчера они продолжали все там разрушать. Они забрали нефть - хотелось бы знать, как они ею управляют.

Я вытащила винчестер и протянула Алексу.

- Казахстан был потерян вчера вечером. Грузия утром, Азербайджан - час назад. Думаю, следующим будет Норильск. Мы должны забрать все, что сможем, и уходить. Снаружи стоит грузовик, который я сопровождаю в Нью-Йорк.

- Хорошо. Я должна знать что-нибудь еще?

- Две вещи, - откликнулся он, вставая. - Во-первых, ты должна выбраться из России до завтра. Скажи своей охране, что у тебя есть сведения о заговоре, - в ответ на мой сомневающийся взгляд он пояснил: - Помнишь Михаила, моего помощника? Он убедил остальных, что это я несу ответственность за сожжения.

- Что? Это же абсурд!

- Для тебя, - поправил он. - Кое-кто из них в это поверил. Они думают, что я сделал это, чтобы избавиться от них и продать информацию Америке. Думаю, я не должен их разочаровывать, - с сожалением добавил он. - Я забрал все пробирки с вакциной, которые уцелели после пожара, - он безрадостно усмехнулся. - Мы могли бы стать первыми людьми, изменившими одновременно двум континентам.

Я недоверчиво уставилась на него.

- Это значит, что у нас нет никакого пристанища, никакой защиты, никаких средств для испытаний, никаких ученых, никаких паспортов и почти никакой нефти и вакцины. Боже, Алексей, какой кошмар, - ужаснулась я.

- Это заставляет меня перейти ко второй вещи. Чтобы обосноваться где-то еще и приступить к очистке вакцины мы должны освободиться от Синдиката. Ты понимаешь, что это означает?

Я кивнула, размышляя о своей более-менее стабильной жизни в Нью-Йорке, о работе в ООН. Мне действительно нравилось это, но сейчас я с легкостью выбросила и дом. и работу из своих мыслей.

- Это означает, что мы должны бежать, - мягко сказала я.

- Да, - он взял мою руку, и в его глазах светилась ласка. - Мне жаль, Мари.

- Это должно было когда-то случиться, - философски сказала я, сжав его руки, прежде чем отпустить.

В его голосе появилась решимость.

- Но сперва я хочу получить все, что у них есть. Это наш последний шанс.

- Как? У тебя нет ничего, кроме вакцины, чтобы… - я умолкла, глядя на него с внезапно зародившейся надеждой. Он с довольным видом кивнул, хотя был очень мрачен. - О, прекрасно. У тебя остался мальчик, не так ли?

- Да. Я инфицировал его оставшейся нефтью, - со стыдом признался он. - Я не знал, как еще можно перевезти ее, не привлекая внимания - Михаил уже догонял меня, а никаких подходящих пробирок не было. Если они дадут нам то, что мы хотим, они будут работать с мальчиком. А мы получим свободу и, возможно, шанс покончить со всем этим раз и навсегда.

Я подумала над этим.

- Не думаю, что они действительно так поступят, но - хорошо. Алекс, ты ведь понимаешь, что пришельцы могут теперь решить продолжить колонизацию?

Он кивнул.

- Конечно, если они решат, что гибридизация не столь важна, чтобы заново начать работу над ней. Это зависит от того, захватят ли мятежники форт Марлен.

- Ты позаботился о вакцине?

- Да, но мой личный запас был потерян в Казахстане. У нас есть прошлая, менее эффективная формула вакцины в Нью-Йорке, но это - все.

- Ничего, я об этом позаботилась, - я сунула руку в карман и, вытащив длинный серебристый цилиндр с маленьким крестом на конце, протянула ему.

- Что это? - озадаченно спросил он.

- Католические священники используют это для хранения священного масла. Не знаю, принято ли это в твоей религии, - добавила я, но он только пожал плечами.

- Не уверен. Я не слишком рьяно соблюдаю традиции и обряды.

- А мы - слишком. Моя мать очень любила показную религиозность, - сухо сказала я. - Она считала, что это воспитывает нравственность и дисциплину. Думаю, она не совсем понимала людей, которые были действительно набожны в душе. В общем, здесь три отдела, и каждый из них водонепроницаем. Они помечены CAT, CHR и INF. INF содержит масло, которым они совершают обряд помазания над больными. Там образец нефти с инфекцией - легко запомнить по ассоциации с больными, - он кивнул, и я продолжила: - CAT - для масла, используемого при крещении. Там вакцина. Ты запомнишь это, потому что крещение спасает нас от порабощения грехом, а вакцина - от порабощения пришельцами. Запомнил?

- Да. INF - инфекция, несет заболевание, а CAT - вакцина, которая нас спасает, - он пристально смотрел на цилиндр.

- CHR - нефть, используемая для контроля. В ней содержатся антитела к ретровирусу, который мы синтезировали из крови Малдера… первая стадия вакцины от ретровируса.

Он вопросительно посмотрел на меня.

- Как мне это запомнить?

- Это единственное, что осталось, - удивленно сказала я.

- А.

- Чиновники обычно относится с уважением к религиозным предметам, если только у них нет прямых подозрений, - объяснила я. - Если тебя остановят, скажешь, что это священное масло, которое ты везешь для своей церкви. Если ты будешь ехать со стороны Ближнего Востока, упомянешь Иерусалим, если из Европы - Ватикан. Понял?

- Да. Полагаю, у тебя тоже есть такой?

- Конечно. Третья часть будет в безопасность у Скинера. Только он не знает, что это такое, - в ответ на его взгляд, я добавила: - Я не знаю никого больше, кто не продаст нас.

- Ладно, - нехотя ответил он. На миг я заколебалась, но затем сказала:

- Если мятежники захватят все оборудование, это могут быть наши единственные оставшиеся запасы. Мы используем их, чтобы спастись от инфекции или обменять на свои жизни, согласен?

Я не собиралась становиться мученицей. Если надо будет выбирать между работой и нашими жизнями, мы выберем жизнь. Если настанет конец света, мы используем эту вакцину, чтобы выжить и не дать человечеству исчезнуть.

- Согласен, - сказал он, засовывая руку в карман куртки. - У меня есть другая страховка.

- Что это?

- Все данные, - сказал он, передавая мне две связки по четыре диска в каждой. - Это не полный набор, должно быть девяносто семь, но для продолжения работы этого достаточно. У меня три копии - тебе, мне и… третью можешь передать Скиннеру. Если он собирается предать нас, мы дадим ему шанс сделать это по полной программе, - с сожалением добавил он. Кивнув, я взяла диски и сунула в карман.

- Думаешь, мы сможем вывезти все это? - спросила я, кивнув на грузовик.

- С русскими и мятежниками на хвосте? Нет.

- Тогда зачем мы здесь?

Он захлопнул дверцу грузовика.

- Мы должны попробовать.

- Как насчет моей машины ООН?

- Оставь ее здесь. Мы должны вывезти отсюда весь этот материал, не говоря уж о нем, - добавил он, кивнув на мальчика, и я увидела, что у него зашиты глаза и рот. Я помнила, что он говорил о лицах мятежников. Они спасались от проникновения нефти внутрь, а Алекс хотел препятствовать ее выходу наружу. Мне стало больно от мысли, что мы докатились до такого.

Я сглотнула, глядя на Алексея и удивляясь, что тот нежный и заботливый человек, которого я знала, оказался способен на это. Я всегда уважала его способность делать то, что было необходимо, но я не понимала, как ему это удается.

Должно быть, эти чувства отразились на моем лице, потому что он мягко сказал:

- Я знаю, как он выглядит, Мари, но мы были осторожны. Его зрительные нервы в порядке, и мы не повредили мягкие ткани рта. Если он переживет нефть и вакцину, с ним все будет в порядке.

- Это серьезно, - сказала я, но мой голос был тих. Я поняла, как он это делает - у него просто нет другого выбора.

- Это действительно серьезно для всех нас, - возразил он, нажимая на газ.

- Алекс! - внезапно крикнула я. - Впереди!

- Что… - начал он и тут же увидел слабый свет фар. - Черт возьми, Михаил! - он бросил взгляд в зеркало заднего вида. - Сзади тоже! Мы в ловушке!

- Я возьму мальчика, - сказала я, открывая дверцу. Когда я дернула мальчишку за руку, он охотно подчинился - наверное, он был таким послушным из-за шока. Он не мог даже подумать о том, чтобы сбежать. Я бежала так быстро, как только могла, таща за собой мальчика. Затем появился Алекс и забрал руку мальчика их моей руки. Я не смела обернуться, но почувствовала жар и ветер, когда они начали сжигать все вокруг себя. Я слышала крики наших бывших товарищей, когда мятежники взорвали транспорт, и я ждала, что они погонятся за нами, но их больше волновала лаборатория.

Все же двое мятежников последовали за нами, быстро, но, по-видимому, не слишком хорошо понимая, куда мы делись. Час спустя, когда нам удалось наконец оторваться от них, мы бессильно упали на землю. Мои ноги горели огнем, и я застонала. Алекс растирал руками мои лодыжки, хотя его ноги должны были болеть не меньше. Мальчик заплакал, и я положила его голову к себе на колени.

- Черт побери, как они могут выследить нас, если они слепы? - спросила я, тяжела дыша. - У нас нет чипов!

Алекс вскинул голову, и на его лице появился страх.

- Они ведь ничего тебе не сделали в форте Марлен, правда?

- Нет, - выпалила я, схватившись за шею. - Я ничего не помню. Там ничего нет.

- Позволь мне посмотреть, - сказал он, пододвигаясь ко мне. Отведя в сторону мои волосы, он посветил фонарем. - Ничего, - согласился он после невероятно длинного момента. Я с облегчением вздохнула.

- И они не забирали тебя?

- Никогда, - ответил он, чуть помедлив.

- Тогда как… - я остановилась. - Дай мне это, - я схватила фонарь и, направив его на мальчика, увидела красную метку. - Черт побери! Он был похищен!

- Твою мать! Конечно. Именно поэтому он был в лагере в Казахстане вместе с другими жертвами, - он вздохнул и начал рыться в карманах. - Ладно, это ненадолго. У тебя есть спички или зажигалка?

- Я не курю. Извини.

Он достал перочинный нож.

- В другое время я был бы рад это слышать. Ага, вот оно, - он щелкнул зажигалкой и поднес лезвие ножа к пламени, и я внезапно поняла, что он собирался делать.

- Алексей, нет!

- Мари, он приведет к нам мятежников, - ровно отозвался он.

- Не приведет, - возразила я. - Это не маяк. Они могут использовать чип, чтобы позвать к себе похищенных, но найти их не могут.

- Это рискованно.

- Не слишком. Он умрет, если ты вынешь чип, Алекс. Ему останется не больше двух лет.

Он был сердит - я видела это.

- Черт побери, это больше, чем ему останется теперь! Его убьют, если мы сделаем этого!

- Мы этого не знаем, - спорила я. - Возможно, мы можем это предотвратить. Но если ты вынешь чип, ему не спастись. Ты действительно собираешься схватить его, накалить на огне нож и покалечить его, чтобы спасти от угрозы, которой, возможно, нет? - намеренно спросила я.

Его глаза были неестественно яркими в темноте. Автоматически потянувшись к искалеченному плечу, он хрипло сказал:

- Это удар ниже пояса, Мари.

Я потянулась к нему, погладив ладонью его лицо.

- Я знаю, - ответила я, смаргивая слезы. - И мне так жаль. Но он всего лишь ребенок, Алекс. Мы не можем.

Вздохнув, он неохотно кивнул.

- Хорошо. Хорошо! - он выглядел несчастным; думаю, я тоже. - Но если этот ребенок действительно наведет на нас мятежников, не говори, что я тебя не предупреждал.

***

В Нью-Йорке тоже был пожар.

Когда я вернулась к Группе, там разгорелся бурный спор. Даже не спор - конфликт. Это было взрывоопасно, как будто мятежники раскололи Синдикат на две части.

Донован хотел сотрудничать с мятежниками. Другие опасались за свои жизни и требовали уничтожить мятежника, захваченного ими при пожаре. Но Донован больше не считал, что сотрудничество с пришельцами спасет их семьи. Его сын был убит в прошлом году Охотником. Я не знала всех подробностей, но мне было известно, что его вдова, Диана, присоединилась к Малдеру и всем, кто хотел подорвать проект гибридизации. С благословения Донована она сошлась со Спенером, как раз незадолго до смерти последнего. Старик хотел назначить ее и Спендера-младшего на "Секретные материалы".

Теперь Донован все больше и больше отдалялся от Группы. Он единственный, кто защищает работу над вакциной, потому что Группа отвергла долгий путь к выживанию ради краткого спокойствия. Ему осталось немного. Шесть месяцев, даже меньше.

Но меня тревожило не это. Ссора насчет гибридизации и вакцины была обычной для Группы. Даже их намерение уничтожить мятежника меня не волновало, хотя он мог бы помочь нам при срыве колонизации. Меня тревожил недавний срыв Малдера, когда он отрицал любую возможность инопланетной угрозы. Он больше не верил в колонизацию; скорее, он верил в угрозу, исходящую от людей - благодаря Спендеру и Майклу Кричгау. Большое спасибо, парни!

Но мы могли прожить и без помощи мятежника. Я боялась того, что он мог знать о работе над вакциной в России. Если это было так и он был предан своими, то он вполне мог выдать эту информацию под пытками или ради спасения своей жизни. Тогда на гибридизации можно будет поставить крест и ждать начала колонизации.

Эта мысль заставила меня вздрогнуть. Теперь, когда Россия потеряна для нас, единственным человеком с иммунитетом, которого мы знали, был Малдер и будем мы с Алексом, если используем наш запас вакцины. Остатки можно поделить между Скиннером и Скалли, если она пережила пожар, хотя ее бесплодие делает это бессмысленным. Выживание человечества было под угрозой - одна женщина и трое мужчин не могут дать начало новой расе.

Нет, колонизация обрекала человечество на вымирание. Мы должны были спасти мятежника прежде, чем его передадут пришельцам - и только Малдер способен это сделать.

Но Малдер больше не верил.

***

У меня был план.

Он появился так внезапно, что я почувствовала волну адреналина, пробежавшую по крови. Несмотря на мои опасения, все проблемы последних двух лет - казалось, борьбе, жертвам и страху не будет конца - еще не все было потеряно.

Когда я встречала Алекса, настроение у меня было приподнятое. Скоро мы будем в Новой Земле, будем жить новой жизнью и работать без помех. Мы будем далеко от Синдиката, будем жить, как настоящая семья… возможно, у нас даже будут дети. Мы сможем использовать вакцину, не страшась наступающей после нее слабости, и пережить Холокост. Мысль о жизни, свободной от этих людей, заставила меня затаить дыхание с облегчением и нетерпением.

Я видела, как ежился Донован, когда Алекс требовал по телефону обменять всю их работу над вакциной на мальчика. Я наблюдала, как они члены Синдиката спорят, что делать, видела их страх и разобщенность, и чувствовала слабое удовлетворение… за темного человека, за мою мать, за моего ребенка, за моего мужа, за меня саму. Этого было недостаточно - ничего и никогда не будет достаточно - но это было кое-что. И когда я смотрела на них, ощущение власти, обычно мало что значащее для меня, бежало по моим венам подобно наркотику. Эти люди убили почти всех, кого я любила, и теперь мы поставили их на колени.

Это было жестоко… но это опьяняло.

Когда я встретилась с Алексеем в Нью-Йоркской гавани, он был так же разгорячен, как и я, и мы даже не думали о том, что кто-то может застать нас в трюме корабля, когда занимались там любовью. Я еще никогда не испытывала такого. Я всегда хотела его, но это было нечто абсолютно иное - мы были пьяны от власти, от свободы, друг от друга. Это было празднование будущего, которое наконец-то было у нас в руках.

А потом мы сидели на причале, свесив над водой ноги, держась за руки, как дети, а я клала голову на его плечо. Я сказала ему о мятежниках и своих опасениях насчет Малдера, и он нехотя согласился с моей точкой зрения. Вернуть Малдеру веру и заставить его спасти мятежника было даже сложнее, чем вырвать информацию у группы. Он поручил мне доставить к Малдеру мальчика и убедить его, что пришельцы все еще представляют для нас угрозу. Сам он тем временем должен будет сдерживать Группу, пока я не верну мальчика обратно. Это не должно было быть проблемой - в любом случае мы ждали, что Группе понадобится немало времени, чтобы договориться между собой. Я оставила его, поцеловав на прощание, и вернулась на корабль.

Я без проблем вытащила мальчика из трюма и усадила в автомобиль, пристегнув ремнями безопасности. Когда я поняла свою ошибку, я нахмурилась и обругала себя. Будучи с Алексом в гавани, я опоздала в банк. Я собиралась забрать запас нефти для Скиннера и компакт-диски из сейфа и послать ему на случай, если я или Алекс окажемся в руках мятежников или Синдиката. Теперь опасность была гораздо острее, потому что у меня был мальчик.

Я думала над этим всю дорогу и поняла, что мне грозила большая опасность от мятежников, нежели от Синдиката, и ни нефть, ни диски не смогли бы спасти меня. поэтому я решила послать Скиннеру мой собственный запас. Если все будет хорошо, я заберу оставшуюся нефть и диски из банка завтра; если же нет, то Алекс и Скиннер должны будут продолжить работу. Только на самом деле я не думала, что это произойдет. Ни мятежники, ни группа не знали, что мальчик был у меня; мальчик был инфицирован, но инфицирован не разумной формой вируса, и его глаза и рот были зашиты. Поэтому я положила драгоценные запасы нефти и диски в конверт, приобретенный мною специально для этого, и оставила его на почте.

У таксофона я остановилась и позвонила Малдеру. Я выбрала именно этот таксофон из-за его заброшенности, но затем подумала, что на дороге было слишком оживленное движение. Я пристально смотрела на поток машин, ощущая нечто вроде дежа вю, нечто ускользающее, но никак не могла вспомнить, что же это такое. И когда я обернулась и увидела мальчика прямо перед собою, увидела разошедшиеся швы и покидающую его нефть, я внезапно поняла, что пыталась вспомнить.

Тела внутри машин в Казахстане.

А затем в глазах у меня почернело.

Продолжение следует...